Если больного исключили, забыли, вычеркнули – тайна, как радиоактивное излучение, напоминает о существовании этого человека.
Второй ребенок
Виталии 31 год, она замужем, у нее есть дочь. Женщина испытывает колебания по поводу рождения второго ребенка. С одной стороны, ей очень хочется еще раз стать матерью. С другой – несмотря на объективные возможности вырастить целую группу детского сада, она озвучила следующие страхи: «Моя жизнь никогда не будет прежней»; «Я сойду с ума»; «Муж не будет меня поддерживать, и я останусь в одиночестве»; «Если что-то будет не так – я этого не перенесу»; «На меня будут смотреть как на ненормальную». Для прояснения ситуации я построила генограмму семьи Виталии. Она была единственным ребенком у родителей.
В ходе работы над генограммой я пыталась через сильные чувства Виталии – страх и стыд – выйти на того члена семьи, с которым ассоциировались эти переживания. Но ни в семье Виталии, ни в семье мужа не удалось найти того, кому адресованы эти чувства. Я поделилась с пациенткой идеей о том, что в ее семье был кто-то, по отношению к кому его собственная мать испытывала все перечисленные Виталией реакции, и спросила еще раз, не припоминает ли она таких людей в расширенной семье. Виталия заплакала и сказала: «Это мой младший брат».
Оказалось, что Виталия была старшим ребенком в семье. Мама работала в торговле, папа был военным офицером. Семья часто переезжала и наконец осела в небольшом городе. Родители решили, что теперь могут родить еще одного ребенка. Виталии было 10 лет, когда на свет появился ее брат Димочка. Он был прелестным малышом – активным, любознательным, веселым. Его все любили, и он на удивление никому не доставлял особых хлопот.
Когда мальчику было два с половиной года, он внезапно тяжело заболел. Температура, неясная боль во всем теле. Он плакал и говорил: «Головушка болит». Его забрали в больницу, диагноз так и остался под вопросом: то ли энцефалит, то ли что-то еще…
Когда его выписали, он почти не держал голову. Пропала речь, руки и ноги перестали двигаться. Ребенок превратился в овощ…
Рассказывая эту историю, Виталия не могла сдержать слез. Она вспомнила, как почернела и похудела мама, как все чаше выходил покурить папа. Врачи разводили руками: мозг поврежден, ничего невозможно сделать. Родители испробовали все – дорогостоящие лекарства, знахарок, массаж… Но Димочка не вернулся. Он был рядом – но это был уже не он…
Когда Виталии исполнилось 15 лет, она уехала в областной центр и поступила в медицинское училище – дома было невыносимо. Проучившись три года, она узнала и поняла все о болезни брата. Ее редкие приезды домой сопровождались болью – мама старела на глазах, она не работала и угасала вместе с братом. Отец уходил из дома в шесть утра, возвращался после 23:00… И тогда она приняла решение. Проведя предварительную подготовку, девушка приехала, чтобы серьезно поговорить с родителями. Она объяснила, что Димочку уже не вернуть, и предложила отдать его в специализированное учреждение. Мама только тихо плакала, а отец стал возмущенно говорить, что Виталия ничего не понимает, что это невозможно – отдать своего ребенка в больницу для инвалидов… Но дочь была настойчива. У нее всегда были честные и открытые отношения с родителями. Девушка сказала отцу, что тот почти не бывает дома, а мама круглые сутки находится с братом. Ему уже восемь лет, но он – как младенец. Мама тоже человек, и она не должна из-за несчастного случая хоронить себя заживо.
Родители думали на протяжении месяца, а потом согласились. Однако папа поставил условие: мы никогда не будем вспоминать о Димочке, не будем его навешать. Мальчика поместили в специализированное учреждение, и к нему никто никогда не приезжает. Семья плотно закрыла эту дверь.
Виталия, рассказав эту историю, приподняла завесу мрачной семейной тайны о заболевшем и «ставшем ненормальным» втором ребенке. О ее брате не знает даже муж. Восстановление генограммы, заполнение белого пятна – каким был второй ребенок в родительской семье – позволили понять источник всех страхов и сомнений Виталии по поводу следующей беременности. Мы обсудили, что так иногда случается – дети болеют или появляются на свет не такими, как другие, но это не повод отказываться от материнства.
После сессии Виталия ушла спокойной, хотя и грустной. Она приняла решение рассказать о своем брате мужу и дочери.
В семье должны знать, что, даже если кто-то заболеет, о нем позаботятся, его не «выбросят» из семьи. Правда, на постсоветском пространстве, где по ряду причин нет ни достойных домов престарелых, ни нужного числа дневных стационаров по работе с больными детьми, один трудоспособный родственник зачастую полностью выпадает из социальной жизни, занимаясь лишь обслуживанием больного. Это проблема мегасистемного, социального уровня: в развитых странах создана система социальной поддержки таких людей; в государствах, где традиционными являются большие семьи, нагрузка распределяется на многих членов семьи. Для российских, белорусских, украинских семей характерно иметь одного-двух детей, население наших стран катастрофически стареет, и главный опекун, как правило, остается с больным человеком один на один. Если информация искажается и появляется семейная тайна, способы выживания в такой ситуации, зачастую деструктивные, стереотипизируются.
Хитрожадная тетка
Лариса, 34 года, пришла на консультацию из-за проблем при разделе имущества с братом. Их родители умерли, не оставив завещания. Дачу они еще при жизни переписали на дочь, а вот трехкомнатная квартира по закону должна быть разделена между братом и Ларисой. Брат намного старше, его нельзя назвать профессионально успешным, он не имеет своего жилья – живет у жены. Он требует, чтобы ему отошли и квартира, и дача – он часто отдыхает там со своей семьей и считает загородный дом своим. Лариса думает по-другому: она ухаживала за старенькими родителями, но раз они не написали завещания – пусть все будет по закону и она заберет свою половину квартиры. Брат угрожает, звонит, требует сделать так, как ему удобно, и Лариса не знает, как поговорить с ним. Она боится разрушить отношения.